Юридически прав. Практически замерз. Интервью с Павлом Яковлевым.

Что делать, когда ты потратил несколько миллионов рублей на дом, а взамен получил плесень, монтажную пену вместо утеплителя, трещины и моральный ущерб? Как бренд «надёжного подрядчика» прикрывает схемы и банкротство, а приставы годами разводят руками. И всё это — на фоне холодных зим, растущих долгов и разрушенной семьи. 

«Суд мы выиграли. Но справедливость так и не наступила»: как семья из Уфы осталась с недостроенным домом и миллионными долгами

Расскажите, с чего началась ваша история взаимодействия с компанией «Гутенхаус».

Часто путь к мечте о собственном доме начинается с доверия — к архитектуре, к подрядчику, к обещаниям. Что в вашем случае выглядело обнадеживающим на старте, и в какой момент вы почувствовали, что реальность начинает расходиться с ожиданиями?

— Мы заказали строительство дома в компании «Гутенхаус». На старте всё было гладко: подписали договор, начали стройку. Но вскоре начались сбои — то нет строителей, то материалы не подвезли, то срочно просят дополнительную оплату. В итоге — дом построен. Но так, что в нём просто невозможно жить.

Что именно оказалось не так с домом, когда вы начали вглядываться в детали?

Иногда строительные недочёты — это вопрос вкуса. Но бывают случаи, когда за внешней небрежностью скрываются системные просчёты и полное пренебрежение к стандартам. С какими именно проблемами вы столкнулись, и что показала независимая экспертиза?

— Весь дом — в трещинах. Окрашен ужасно: один этаж — одного оттенка, зелёного, другой — другого, будто краску подбирали с закрытыми глазами. Холодно, сыро. Мы вызвали независимую экспертизу. Результат — целый список нарушений. Где-то забыли утеплитель, где-то просто «забили болт». 

Как отреагировала компания, когда вы предъявили результаты независимой экспертизы?

Бывает, что в такие моменты бизнес проявляет зрелость — признаёт ошибки, предлагает пути выхода. Но бывает и иначе: диалог сводится к формальностям, а доверие окончательно рушится. Как вёл себя представитель компании, и в какой момент стало ясно, что дело пойдёт в суд?

— Пригласили представителей «Гутенхауса» — с их стороны пришел Ильшат Хисамутдинов. Но ничего, по сути, не сказал. В итоге прямо заявил: «Будем действовать в юридической плоскости». Пришлось идти в суд.

Удалось ли вам добиться справедливости в суде?

Иногда кажется, что сама судебная система — последний рубеж, за которым остаётся либо восстановленное право, либо окончательное разочарование. Как развивались события в зале суда, и почувствовали ли вы, что закон действительно оказался на вашей стороне?

— Да. Все суды: районный, верховный, апелляционный в Самаре — всё в нашу пользу. Суд присудил нам компенсацию в 2,7 миллиона рублей. Оказалось, что мы даже переплатили — более 600 тысяч. Но…

Удалось ли вам в итоге получить присужденную компенсацию?

Иногда самый тяжёлый этап начинается после победы — когда правота признана, но правосудие останавливается на пороге исполнения. Что произошло после решения суда?

— Нет. Все документы передали судебным приставам. А дальше — тишина. Они ничего не смогли сделать. Прошло уже четыре года. Четыре года! И всё безрезультатно.

Вы упомянули «Гутенхаус», но в суде фигурировала совсем другая компания. Почему так получилось?

В российской строительной сфере нередко за громким брендом скрывается цепочка юридических лиц, где ответственность теряется в формальностях. Как вы поняли, что на деле ваш контракт заключён не с тем, кто публично заявлял о контроле, и какую роль в этом сыграл бренд «Гутенхаус»?

— Да, это важно. «Гутенхаус» — это просто бренд. Строила наш дом фирма «Стройкомфорт». Нам говорили: «Это наши подрядчики, всё под контролем». Но по факту — формальности. Печати в документах — с логотипом «Гутенхауса», а по договору — совершенно другая компания. Вся ответственность на ней.

То есть, несмотря на выигранный суд, вы остались один на один с проблемным домом?

Парадокс в том, что правовая победа не всегда означает реальное решение проблемы. Вы продолжаете жить в этом доме с сыном, и, судя по всему, каждый зимний месяц напоминает о последствиях того строительства. Что для вас сегодня означает этот дом — как место жизни и как символ незавершённой борьбы?

— Да. Мы сейчас живём в этом доме в Елкибаево, я и мой сын, ему шестнадцать лет. Но зимой у нас счёт за электричество — 30–40 тысяч в месяц из-за отсутствия газа. Мы используем электричество. 

Если оглянуться назад — что оказалось самым тяжёлым в этой истории?

Порой самые разрушительные последствия — не финансовые и не юридические. Давление, постоянное напряжение, чувство беспомощности могут разъедать изнутри и человека, и отношения. Что именно стало для вас самой болезненной стороной этой борьбы — не как для заказчика, а как для человека?

— Я скажу, как есть — моя семья развалилась. Эта история — одна из причин. Давление, усталость, несправедливость. И полное бессилие — перед системой, перед бездействием.

Я скажу, как есть — моя семья развалилась.

До суда вы пытались решить всё миром. Что из этого вышло?

Иногда кажется, что достаточно человеческого разговора — признания ошибки, предложения компромисса. Вы шли на контакт, предлагали диалог, но в ответ — тишина или цинично мизерные суммы. Как вы воспринимаете эти попытки «откупиться» и что они вам показали — о людях, о бизнесе, о системе?

— Конечно. Я заезжал к ним в офис, пытался говорить по-человечески. Мы с юристом ездили, предлагали встретиться. В ответ — полное игнорирование. Потом, когда суд присудил нам компенсацию, позвонили и предложили… Триста тысяч рублей. За всё. За дом, за нервы, за зиму в ледяной коробке. Это было их второе предложение откупиться, в первый раз нам предложили двести тысяч рублей. За одну разрушенную жизнь. 

Когда правота на вашей стороне, но вместо диалога вам предлагают смешные деньги — как вы это воспринимаете?

Иногда вместо ответственности приходит попытка купить молчание. Но куда тревожнее — когда за отказ принять подачку вас начинают обвинять в агрессии, переворачивая роли.

— Именно так. Я отказался. Тогда юрист «Гутенхауса» написал, что мы, оказывается, «потребительские террористы». Что мы «кошмарим бизнес», потому что выиграли суд и требуем исполнить решение. Понимаете, до какого абсурда?

Вы были в этой истории одни или пытались искать тех, кто прошёл через похожее?
В ситуациях несправедливости одним из немногих источников опоры может стать ощущение, что ты не один — что есть другие, кто тоже столкнулся с системой и не сдался. Была ли у вас возможность найти союзников, почувствовать поддержку — или всё это время вы несли этот груз в одиночку?

— Мы не искали никого. Сил не было. Уже опустились руки. В какой-то момент друг посоветовал обратиться к юристам, которые занимаются взысканиями. Они сейчас ведут это дело, но всё это — за наш счёт. И немалый. Также я написал гневный отзыв в один из сайтов отзывов.

Вы изучали репутацию компании до начала стройки? Обращали внимание на отзывы?

В эпоху цифровой прозрачности мы привыкли полагаться на публичную репутацию — форумы, рейтинги, комментарии. Кажется, что интернет способен защитить от ошибок. Но что вы увидели, когда попытались найти чужой опыт — и как это повлияло на ваше восприятие происходящего?

— Нет, видимо там все подчищается. 

Как вы оцениваете эффективность работы судебных приставов в вашем деле?

Институт исполнения решений — один из краеугольных камней правовой системы. Без него даже самое справедливое решение суда превращается в пустую формальность. Что показал вам этот опыт взаимодействия с приставами — о механизмах, о приоритетах, о том, кого в нашей стране действительно можно «достать» законом?

— Извините, но у меня впечатление, что приставы могут только телевизоры у бабушек за долги забирать. Взыскать реальные деньги с компании — нет. Три года без движения.

Как вы оцениваете эффективность системы защиты прав потребителей в России — особенно на этапе исполнения решений?

Победа в суде — это лишь начало пути. Настоящая проверка системы начинается тогда, когда речь заходит об исполнении. С вашей точки зрения, существует ли в России реально работающий механизм, который позволяет гражданину добиться справедливости не только на бумаге, но и в жизни?

— Я никогда с таким не сталкивался. Только по мелким гарантиям товарным, а такое тяжелое дело впервые. Документы все есть, но толку?

Насколько, по вашему мнению, прозрачен рынок малоэтажного строительства сегодня — и как так выходит, что компании, проигравшие суд, продолжают работать под теми же брендами?

Бренд — это обещание. Но что происходит, когда за ним скрываются юридические миражи, новые юрлица и старая практика? Как вы объясняете тот факт, что после судебного решения компания продолжает активно рекламироваться и собирать деньги с новых клиентов?

— Да. Они активно рекламируются, позиционируют себя как надёжного застройщика. Хотя по факту у них просто другая компания под тем же брендом. «Стройкомфорт» — в блоке, счета арестованы, но это никого не волнует. Они продолжают строить, собирать деньги с людей.

Почему, на ваш взгляд, компании с сомнительной репутацией всё же продолжают работать и привлекать клиентов?

В нормальной системе бизнес, утративший доверие, уходит с рынка. Но если юридическая гибкость позволяет каждый раз «сбрасывать кожу» и перезапускаться под тем же именем, возникает иллюзия стабильности при фактическом отсутствии ответственности. Как вы объясняете жизнеспособность таких структур — это правовой вакуум, равнодушие, или сознательная архитектура системы?

— Система такая. Под одной крышей, под одним брендом сидят несколько компаний, одну из которых не жаль закрыть. Сейчас у них, конечно, аресты на счетах, запрет на ликвидацию  ООО, они прекрасно существуют под своей компанией, под своим же брендом работают. Стройки идут, деньги платятся.

Остались ли у вас сегодня какие-либо точки контакта с компанией «Гутенхаус»?

Иногда после конфликта даже формальное общение — письма, уведомления, попытки связаться — становится последним напоминанием о том, что дело ещё живо. Поддерживает ли компания хоть какой-то диалог с вами сейчас, или ощущение полной тишины стало новой формой отказа от ответственности?

— Сейчас тишина. С последнего письма прошло 4-5 месяцев.

Если бы у вас была возможность напрямую обратиться к тем, кто стоит за этой компанией — что бы вы сказали?

Иногда одно честное обращение способно прозвучать громче, чем любой судебный акт. Когда за корпоративной ширмой скрываются конкретные люди — с должностями, решениями и личной ответственностью — возникает потребность задать прямой вопрос. Что именно вы хотели бы донести до тех, кто стоит за фасадом этого бренда и принял решение строить бизнес именно так?

— Один простой вопрос: почему вы так плохо работаете? Почему не отвечаете за свою работу? Почему разрушаете жизни?

Сложно не заметить, что речь идёт не просто о материальных потерях — кажется, затронуто нечто гораздо большее. Что именно вы ощущаете как главный ущерб от этой истории?

Когда рушится не только дом, но и ощущение опоры в жизни — финансовой, семейной, человеческой — цена ошибки выходит далеко за пределы сметы. Что для вас стало самой тяжёлой утратой в этой истории: деньги, здоровье, отношения или вера в то, что справедливость вообще возможна?

— Да. Ущерб — и моральный, и финансовый. Я чувствую себя оплёванным. Мы задержали пару платежей на день-два — да, такое бывало. Но в целом всё оплатили, даже переплатили. А в ответ — холод, сырость, монтажная пена в стенах. Они, вместо того чтобы разобрать потолок и положить утеплитель, насверлили дырки и задули пеной. Колхоз какой-то. А не «надежная компания», как они себя называют.

После всего, что вы прошли, остался ли у вас внутренний вывод — что-то, что теперь стало вашим личным ориентиром?

Опыт, особенно болезненный, почти всегда меняет систему координат. Он перестраивает доверие, ожидания, даже стиль мышления. Какой главный урок вы вынесли из этой истории — как потребитель, как гражданин и как человек, который столкнулся с системой в её самом циничном проявлении?

— Бренд — это не гарантия. Надёжность — не в рекламе, а в поступках. И ещё: никогда не бойтесь идти в суд. Но будьте готовы к тому, что справедливость — не всегда достижима.

Эта история — не про один недостроенный дом. Это про то, что может ждать любого, кто решает строить «по договору» и «с гарантией». Про то, как легко в России стать «потребительским террористом» — если ты просто хочешь, чтобы тебе вернули своё. 

Алла Кинжалова